Машинально развязывая на затылке медицинскую маску, Пол толкнул дверь операционной, где уже не было его ровесников-студентов, но всё ещё суетились, правда, уже без паники, хирурги постарше. Парень убрал с лица защитную медицинскую маску, стянул с пальцев и выбросил в урну резиновые перчатки, выдохнул. А потом заставил себя обернуться на окружённый людьми в медицинских костюмах операционный стол, лежащий на котором пациент, молодой мужчина лет тридцати, уже не очнётся от наркоза. Он вообще никогда не очнётся.
- Его имя? - интересуется седой ведущий хирург. Ему называют, он поворачивается к коллеге помладше, мужчине сорока лет с больничным листом на подложке, и говорит только одну фразу:
- Время смерти 22:38.
И всё. 
Эти два числа и имя остаются не только на больничном листе, они остаются в памяти Рипли. От старших и профессоров он слышал и знал, что каждый хирург рано или поздно обзаводится своим личным кладбищем имён и времён смерти пациентов, которых не получилось спасти. Но он не думал, что его личное кладбище откроется уже на четвёртом году учёбы, а, если совсем на чистоту, вообще серёзно считал, что оно не откроется вовсе. Ведь в отличие от всех этих людей в медицинских халатах, в отличие от ведущего хирурга, нетерпеливо идущего к двери, он мог остановить смерть даже не прикасаясь к хирургическим инструментам.
Как он мог проиграть?
- Юноша, вы бы всё равно ничего не изменили! - строго, если не рассержено бросил старик по-французски, глянув на Пола в дверях, и, угрюмо пройдя мимо практиканта, вышел в коридор. Рипли вышел следом, медленно направившись в противоположном направлении, и с каждым шагом сильнее сжимая кулаки. Он бы не изменил? Он бы изменил, более того, он пытался: когда стало ясно, что состояние больного одними хирургическими методами не исправишь, едва отсоединили электроды дефибрилятора, Пол сжал руку мужчины и направил всю энергию своего дара на лечение с такой силой, что в ушах зазвенело. Разжал пальцы он только тогда, когда сквозь звон к слуху снова пробилось характерное, назойливое, затяжное "пи", звучащее набатом, и кто-то из студентов потрепал его за плечо, что-то говоря о том, что раз даже дефибрилятор не помог завести сердце, ничего уже не попишешь. 
"С самого начала. Нужно было действовать с самого начала, а не после, не ждать, что потом будет проще", - тихо выругавшись, Пол, стянув с головы бандану, вошёл в туалет и, открыв кран в ближайшей раковине, плеснул воду себе на лицо, смывая липкий пот и пытаясь хоть как-то снять напряжение и идущий от висков жар: сегодняшние операции, а всего их было пять, все тяжёлые, как на подбор, просто выпили его целительские и физические силы. Парень посмотрел на себя в зеркало, оперевшись о раковину. Картина что надо, будто за день прибавил пару лет: русые волосы взлохмачены, тяжёлый, даже какой-то злой взгляд исподлобья, круги под глазами, на щеках щетина - не успел побриться. Всё пошло кувырком с самого утра: будильник не прозвонил вовсе, и то, что Рипли проснулся сам через полчаса после обычного времени подъёма, можно было считать чудом. Однако чудеса закончились уже на автобусной остановке, куда парень, наспех одевшись, прибежал просто на спринтерской скорости и где толпа парижан под пронизывающими порывами ветра нетерпеливо ждала опаздывающий транспорт, который не появлялся ещё минут двадцать. Наконец появившись, запустив пассажиров в салон и отъехав несколько метров, автобус тут же намертво встал в пробку на перекрёстке, где как раз случилась авария, и Полу не оставалось ничего другого, кроме как идти пешком на другой берег Сены под ливнем, зарядившем, стоило Рипли из автобуса выйти. Промокший до нитки, парень явился в госпиталь с опозданием в час, только для того, чтобы тут же столкнуться лицом к лицу с руководителем интернатуры, злым, как чёрт, с порога стребовавшем с него больничные карты, про которые Рипли впервые слышал. А потом пять операций подряд, без передышки, каждая из которых требовала использования дара на полную. И вот, на пятой, произошло то, чего не должно было произойти по определению, не тогда, когда он был в группе хирургов, с его-то способностью. Смерть пациента. Устало протерев воспалённые глаза, Пол вышел из туалета и пошёл по опустевшим коридорам госпиталя в ординаторскую, где переоделся в халат и отправился на обход - за больничные листы его оставили на дежурстве. Лицо умершего мужчины всё ещё стояло у практиканта перед глазами, когда он проверял восстанавливающихся и пациентов, которым только предстояли операции, спрашивая у людей о их самочувствии и не нужно ли им чего-нибудь. К счастью, в основном они чувствовали себя хорошо, и это немного отвлекало от мрачных мыслей.
К концу обхода стрелки часов уже почти зашли за отметку 11, однако в одной из палат женщина 50ти лет живо поднялась на своей койке, стоило Полу войти.
- Что это за больница, где пациентов оставляют умирать, я вас спрашиваю?! - воскликнула она. Уже успевший немного прийти в себя, Пол опешил: если в обычный обход он бы и бровью не повёл на такой вопрос, который приходилось слышать не в первый раз, то после того, как у него умер пациент, эти слова были как удар ниже пояса.
- Что вас беспокоит, мадам? - ровным голосом и как можно вежливей спросил парень, сняв больничный лист с изножья койки женщины и, стараясь не отвлекаться на поднимающиеся злость и горечь, быстро пробежал по строчкам взглядом. Ничего серьёзного, всего лишь восстановление после аппендицита, и судя по записям, к выздоровлению пациентка идёт семимильными шагами.
- Что меня беспокоит? "Что меня беспокоит", спрашивает он! Меня беспокоит то, что такие, как вы, всё ещё здесь работают. - откинувшись на койке, женщина воздела руки к потолку. 
- Это кроме того, что у меня голова будто пополам раскалывается, разумеется.
- Тогда я вас осмотрю. Пожалуйста, лежите спокойно, - коротко подытожив, парень коснулся было кучерявой головы пациентки - с головной болью, даже не смотря на своё состояние, Пол мог справиться и сейчас - но женщина тут же энергично дёрнулась в сторону от его пальцев.
- И не думайте ничего со мной делать! Меня должен осмотреть нейрохирург, ней-ро-хи-рург, ясно вам? Сейчас же! Пока вы не сделали ещё хуже, чем есть. 
"Я не..." - он хотел было что-то возразить, но после этой реплики вдруг почувствовал, что все слова застряли в горле. Убрав руку, которую до сих пор неосознанно держал рядом с головой женщины, Пол молча развернулся и вышел из палаты. "Нейрохирург нужен? Отлично. Пусть он и разбирается", - думая так, практикант шёл по коридору мимо палат и кабинетов, к лифту, в котором поднялся на четвёртый этаж, а там, соориентировавшись по указателям, свернул влево и, идя дальше, постарался успокоиться, пока раздражённые слова женщины в его голове мешались с воспоминаниями о последней операции и, накладываясь на них, резали не хуже самого острого ножа. "Не важно, насколько всё плохо, насколько ты зол, нельзя поддаваться эмоциям, которые помешают работе, в первую очередь ты врач", - Рипли повторял это про себя как мантру, снова и снова, но дверь ординаторской нейрохирургии всё равно открыл чуть ли не с ноги.

Отредактировано Paul Ripley (Сб, 29 Ноя 2014 16:09:24)